Новогоднее

«Море не терпит лживых эпитафий»
Бернард Шоу.

«Закрутились» мы как-то на новогодних круизах. Между островами Великобритании и Канарскими.
При очередном приёме туристов в порту Тильбери – морских воротах Лондона – даже лицо видавшего виды пассажирского помощника капитана выразило некоторый интерес: по трапу поднималась старушка-ковбой.
Её костюм напоминал времена, когда на вольных пастбищах Дикого Запада скитались вооружённые револьверами герои голливудских вестернов. На груди « ковбоя», на кожаном ремешке, в такт шагам раскачивалась потрескавшаяся от времени истёртая деревянная фигурка полулошади-полукрокодила- BUNYIP (мифическое коварное чудовище, австралийский сленг. – Э. Л.)
Пасажирка поставила ногу на последнюю ступеньку трапа и, опершись на поданную вахтенным руку, ступила на палубу. Отдышавшись, он ловко проскользнула мимо пассажирского контроля прямо к проходившему у трапа светлобородому красавцу в форме морского офицера.
Мне, пожалуйста, каюту с солнечной стороны! – проскрипела она с апломбом. Казалось, сейчас мы услышим: «Вам телеграмму послали вчера!» Но этого не случилось. Офицер, хотя это и не входило в его обязанности, любезно проводил гостью к пассажирскому офису, где ей и помогли пройти в каюту люкс-Б «с солнечной стороны».

На следующее утро, когда лайнер был уже в море, дела привели Андрея, того самого офицера со светлой бородкой, на прогулочную палубу, полную пассажиров, встречавших восход солнца. Едва Андрей приостановился, любуясь Меловыми Скалами
Дувра, проплывавшими по правому борту, как за его спиной раздался знакомый надтреснутый голос:
– Извините мистер э… офицер! Неужели это айсберг?
Андрей обернулся: вчерашняя старушка указывала на белые откосы скал. На ней было платье из набивного муслина, с корсажем, присобранное с боков. На голове широкополая шляпа, украшенная цветами. « Ну, прямо диккенсовская Долли Варден!» – подумал про себя Андрей. Представился и, не спеша, подыскивая слова и продумывая строй предложений (чему-чему, а грамматике в Бюро Морских Путешествий нас учат!), выложил свои познания об этом творении природы, что «за угол направо из устья «папаши Темзы». И – попался… Старушка, видимо, решила, что её собеседник владеет английским, как родным и засыпала Андрея скороговоркой. Она явно искала общения. А тут – такой престижный слушатель!
Её фамилия Кэррингтон. Миссис Кэррингтон. Не слыхали? Странно…
– Моя родина Техас. Мы происходим от отцов-пиллигримов семьнадцатого века. – с гордостью уточнила старушка. – У меня сыновья. Четверо. Муж, Джон Кэррингтон, скотопромышленник, австралиец первого сорта.
– Абориген! – не сдержался Андрей, и его глаза озорно блеснули. Старушка пристально посмотрела на Андрея и умолкла. Затем достала из сумочки крокодиловой кожи коробку дорогих английских сигарет «Плайерз» и прикурила от ронсоновской зажигалки последней модели.
– Мистер Андрэ, – сказала она, ставя дымовую завесу не хуже английского крейсера позапрошлого века. Вы позволите называть вас так?
Андрей молча поклонился – миссис Кэррингтон годилась ему в бабушки.
Дело в том, что вы напоминаете мне… – она взглянула на этикетку «Плайерса», на которой был изображён светлобородый моряк, и сигарета в её руке дрогнула, – единственного друга, который у меня остался…

На следующий день, покончив с делами, Андрей зашёл в музыкальный салон.
– Андрей Николаевич! – поспешил к нему дежурный администратор. – Вас спрашивает дама. Говорит, что… Да вот она!
На этот раз миссис Кэррингтон была в платье морской волны, сплошь из кружев ручной работы, с солидными бриллиантами в ушах, на руке кольцо «маркиз». Она схватила «единственного друга» под руку и повисла на нём, воскликнув:
– О, мистер Андрэ! Я не видела вас целую вечность! – и, не дав раскрыть ему рта, заспешила: – Мы остановились на…
– На австралийцах первого сорта, – напомнил Андрей. – Кстати, я хотел спросить…
– Я и собиралась рассказать вам о них, – обрадовалась старушка, – да вы меня опередили. Так вот, – с удовольствием приступила она к делу, стараясь попасть в такт шагам Андрея, – к первому… Ну да, к первому сорту относятся потомки ссыльных каторжников, которые, как однажны выразился знаменитый предок моего мужа, «покинули свою страну ради её же блага».(Речь идёт от «знаменитостях» особого рода – преступниках, мошенниках и т.п., которые явились первыми поселенцами в Австралии. Прим. автора).
– Ко второму, эмигранты?
– Нет! Вовсе нет! – возразила миссис Кэррингтон. – Ко второму, блудные, непутёвые младшие сыновья! Те, что покинули Англию, чтобы поправить свои дела и вернуться на родину в каюте первого класса. А вот третий… Третий, как вы правильно заметили, э-ми-гранты!
Далее старушка уже щебетала без умолку… Передавать её рассказ о Пятом континенте – безнадёжная затея. Разве что… На континенте насчитывалось – как вы думаете? Правильно! Свыше пятисот туземных языков. Что их объединяло? Пожалуй то, что все аборигены не имели письменности. Вожди? Нет, институт вождей у большинства австралийских племён отсутствовал.
«Почему она всё время говорит о коренных жителях страны в прошедшем времени?» – подумал Андрей. Хотел было спросить, да куда там!
– Моя любимица – кукабарра! Это туземное название птицы. Знаете, – уточнила она, – вроде гигантского зимородка. Её крик похож на смех и обычно слышен в лесу поутру. За что её называют: кто «смеющимся ослом», кто «будильником поселенца».
Подражая птице, старушка несколько раз скрипуче хохотнула. Это было так неожиданно, что прогуливавшиеся поодаль две солидные леди обернулись, и Андрей услышал, как одна из них сказала:
– Помешанная!..
– Как?! Вы не знаете «обе вверх», мистер Андрэ? Это же расшибалочка! У нас она настолько популярна, что в шутку её называют национальной игрой. Две монеты по одному центу… – Она порылась в сумочке – Мистер Андрэ, у вас найдётся пара центов? Под проценты, разумеется!
Андрей выудил из карманов два пятака.
По правилам полагаются центы, – пояснила миссис Кэррингтон. – Ну да ладно. Смотрите… – Последовал практический урок игры, к превеликому удовольствию двух малышей, родители которых развлекались танцами в музыкальном салоне.

До Геркулесовых Столбов нам везло. Старик-океан спал. Лишь попутная зыбь, отголосок его буйства неделю назад, подгоняла лайнер с кормы. И он, как подгулявший денди, мягко кренился с борта на борт. Невидимое солнце просыпалось в мареве горизонта, лениво обволакивая белоснежный корабль нитями своих первых лучей. Море то там, то здесь вскипало солнечным золотом… Пассажиры на прогулочной палубе наслаждались этим зрелищем. Поэтому, когда на поверхности воды появился треугольный плавник и раздался возглас: «Акула!» – никто не сдвинулся с места. Только говор стих. Несколько секунд тишины – и, все, как по команде, бросились к левому борту. Судно качнулось, как бы удивляясь, но тут же выпрямилось, продолжая свой стремительный бег. Лишь намётанный глаз улавливал слабый крен в один-полтора градуса на левый борт.
Это был великолепный экземпляр скиталицы морей – синей акулы. Её тёмная спина скользила метрах в полустах от борта. Длинные, тонкие, редкостных размеров серповидные плавники придавали хищнице удивительное изящество. Акула то появлялась, то исчезала, как туманная фата-моргана, и тогда белоснежное брюхо грациозной убийцы чертило в глубине мертвенно-бледные полосы… Французы называют её «реквием» – заупокойная месса. Случается, что эта акула сутками следует за судном, будто чего-то ждёт…
К вечеру Андрей вновь встретил миссис Кэррингтон. Она была в дурном настроении.
– Мистер Андрэ! Мистер Андрэ! – заспешила к нему старушка. – Вы видели? Вы слышали? Всё утро нас преследовала акула!..
Конечно же все на судне уже знали об акуле. Но, женщины иначе не могут! Андрей уловил ударение на слове «преследовала». Он поднял одну из фотографий, впопыхах оставленную миссис Кэррингтон в шезлонге:
– Какие прекрасные парни! Ваши сыновья? – Вы льстите мне, мистер Андрэ! – её лицо потеплело. – Это мои внуки!
«Так вот они какие, Кэррингтоны…» – подумал моряк. Три сжатых рта, три квадратных подбородка, три пары холодных сверлящих глаз…
А старушка всё щебетала:
– Они так скучают, так скучают по мне, Все вместе и каждый по-своему. Что ни день – радиограмма…
Это было так. Многие пассажиры, старички и старушки, получали от своих отпрысков радиограммы. Полные заботы, внимания… Но, ежедневно – лишь миссис Кэррингтон. И вручал эти дорогие её сердцу весточки представитель фирмы- организатора круиза. Вручал собственноручно, в соответствии с этикетом, жестом преданного слуги. А в глазах, за дымчатыми стёклами модных очков, чуть заметная ирония, её едва уловимая тень говорила, что он знает большее…
– Вчера радиограмму прислал Джим… – Миссис Кэррингтон судорожно порылась в той же сумочке, из кожи доисторического животного, которого Адам назвал крокодилом, и оттуда выпала ещё одна, изрядно тронутая временем, фотография. Андрей поднял её, протянул владелице, и его взгляд невольно задержался на изображённой там девушке в тёмном платье с открытыми плечами. В лице: восхищение и радость, будто девушка заметила вас и потянулась навстречу. Широко распахнутые, огромные глаза, чуть поднятые брови, полураскрытые губы, округлые младенческие черты… Но, в упрямом девичьем подбородке угадывалась нынешняя миссис Кэррингтон.
– Женился на мне по любви… – донеслось до Андрея. Он очнулся. – Как мы были счастливы!.. Я была его совестью… А это, скажу я вам, мистер Андрэ, самое глубокое, что связывает мужчину и женщину! Пока… – она подняла на Андрея всё ещё прекрасные глаза и закончила: – Пока Золотой Телец не вырвал Джона из моих объятий…
Перевод точен. Слово в слово. Но, удалось ли мне выразить мысль миссис Кэррингтон, я не уверен. Недаром итальянцы говорят: «Переводчик – предатель!»
Затем, опершись локтями о планширь, старушка уставилась на бегущую за бортом сине-зелёную воду. Молча, в раздумье. Губы её что-то шептали… Вдруг она отшатнулась и произнесла несколько отрывистых фраз: – Мы познакомились с Джоном у Большого Барьерного Рифа… Наших отцов сблизила акулья
охота… Эту страсть и стремление делать деньги свёкор и передал сыну. – и, как-то совсем отрешённо, закончила – Только это!..
– Но, счастье не в деньгах… – начал было Андрей и тут же про себя ужаснулся: «Какой штамп!»
– Нет, мистер Андрэ. – Собеседница, видимо, не обратила внимания на его слова. – Мужа деньги не интересовали. Он был влюблён в сам процесс их добывания. А всё – гены, гены Великого Предка! – почти прокричала она. И, успокоившись, добавила: – Мне же отводилась роль придать блеск его долларам!..
Андрей вздрогнул – невероятно! На него смотрели огромные глаза девушки с фотографии… Это длилось мгновение. Вскоре они вновь погасли, и миссис Кэррингтон спросила:
– А, вы не находите, мистер Андрэ, что между между бизнесои и охотой на акул есть что-то общее?..
Андрей не ответил. Он просто не знал, ибо на акул не охотился, а бизнесом не занимался. Отвечать же чужими словами не хотелось…

Вечером, когда вышли из Танжера и сдали лоцмана, Андрей поднялся на палубу подышать свежим воздухом. Берег медленно таял в знойной дымке. Лайнер набирал скорость и встречный ветер приятно освежал…
– Хел-лоу! – раздалось у Андрея за спиной. Он повернулся: перед ним стояла всё та же миссис Кэррингтон. – Так на чём же мы вчера остановились, мой юный друг? – начала она, и тут Андрей заметил, что старушка навеселе, явно. Рядом оказались свободные шезлонги. Переламываясь, как складная линейка, старушка опустилась в один из них. Зонтиком указала собеседнику на другой. «Сегодня, пожалуй, старушенция меня доконает…» – подумал моряк. А она, как бы прочтя его мысли, устроилась поудобнее и приступила к делу:
– А… что вы знаете о… Системе, мистер Андрэ?
«Неисповедимы пути Господни и… мысли женщины!» – воскликнул про себя Андрей. Присел, и шезлонг застонал под его спортивным телом. Переспросил:
– О какой Системе?
– Прекрасной! Гуманной, логичной Системе колониальной каторги. Английской каторги в Австралии!
– Без малого двести лет назад, – начал Андрей, – цвет преступности английской короны был вывезен на Пятый континент. Несчастные…
– Несчастные?! – прервала его миссис Кэррингтон. – Ха-ха! Не-счастные! Наоборот!.. А вы знаете, мистер Андрэ, что жизнь каторжника имела много преимуществ?..
– Например? – спросил Андрей. Ему показалось, что он ослышался.
– На-при-мер! – передразнила его старушка. – Не нужно было, например, ломать бритую голову над тем, как поддержать свою жизнь: что есть, что пить,
во что одеваться, где заночевать. Любвиобильное и благодетельное правительство…
– Правительство? – переспросил Андрей.
– Да, да, мистер Андрэ! Вы не ослышались. Именно любвиобильному и благодетельному правительству, в первую очередь, и должны быть благодарны эти сорви-головы. – Старушка жестом руки предупредила очередной вопрос собеседника и продолжила: – Обман, истязания, предательство Система поощряла. А в узниках гасила малейшие проблески человеческого достоинства. В этом её бескорыстие. Она одинаково формировала и каторжников и тюремщиков. Чем и доводила своих слуг до той же степени падения… – сардонически закончила она. И, откинувшись в шезлонге, закрыла глаза. Будто что-то вспоминая. Затее добавила: – Что по законам Системы и является справедли…
Вдруг её глаза округлились. Она испуганным жестом указала на море, пытаясь что-то произнести. Лишь по движению губ Андрей уловил знакомое: «Акула!»
Миссис Кэррингтон поднялась и, отклонив предложение моряка проводить её, заковыляла к своей каюте. Тяжело опираясь на антикварный старомодный зонт-трость. В его стуке о деревянный настил прогулочной палубы было что-то зловещее… Тщетно Андрей всматривался в гладь океана, надеясь увидеть хотя бы признаки хищницы, – море засыпало в кровавом закате и его поверхность была пустынна.

Внимание! – разнеслось на следующее утро по судовой трансляции. – Капитан и команда приносят извинения за то, что нам, возможно, не удастся избежать встречи со штормом.
Просьба к пассажирам не открывать в каютах иллюминаторов и воздержаться от прогулок по наружным палубам.
Команда готовила судно к неприятной встрече: всё крепилось по-штормовому, Задраивалось, проверялось… Океан был ещё спокоен, но днём, неожиданно, стемнело. Мрак в разгар солнечного дня был зловещ. Налетевший откуда-то внезапный ветер покрыл рябью бескрайнюю водную поверхность. Несколько мгновений он дико выл в оснастке мачт – затем так же внезапно всё стихло. Казалось, чья-то могучая рука подстегнула судно, и оно побежало быстрее.
Порывы ветра становились всё яростнее. Он с рёвом налетал на лайнер то с одной, то с другой стороны, и белоснежный красавец кренился с борта на борт.
Старик-океан потягивался, просыпаясь после недельного сна. Он ещё не решил, что сотворить с дерзким пришельцем, а его подручные уже угодливо таранили белоснежный корпус.. И лайнер вздрагивал от их страшных ударов…

Утром море вновь сияло безмятежной синевой, как глаза озорника-мальчишки, только что таскавшего за хвост кошку. Андрей обходил изрядно потрёпанное вчерашним штормом палубное электрохозяйство лайнера, когда знакомые мальчуганы бросились к нему:
– Мистер Андрэ! А, мистер Андрэ! За вами долг. В «обе вверх». – И, оглянувшись по сторонам, поинтересовались: – А где же миссис Кэррингтон?
– А, что, пожалуй, навестим нашу знакомую. – предложил моряк. – Утро, утро то какое!
Он ещё не знал, что директор круиза, тот, что так внимательно наблюдал за миссис Кэррингтон, вручая ежедневные внимательные радиограммы от её родных, уже посетил капитана.
– Инцидент не доставит вам хлопот, сэр! – произнё он, вручая капитану ответ на свой запрос.. – Наша фирма работает аккуратно, оперативно и, всегда доводит своих клиентов «from door to door» (буквально: «от дверей до дверей», англ.). – И, пока капитан вчитывался в радиограмму, пытаясь осмыслить её содержание, директор-католик приложил руки к груди и, театрально закатив глаза, произнёс: – Да почиет в мире…
– Но… – оторвался от текста моряк, – Как же её родственники, ежедневные радиограммы внуков?!
– Весьма сожалею, сэр! Но… вероятно вы не дочитали до конца!
Последнее капитан не расслышал. Он не верил своим глазам! Распоряжение родных покойной заканчивалось словами: «…тело миссис Кэррингтон предать морю».